В глухом углу Мещеры, среди пойменных лугов, на крутом взгорке стоит большое село Гре-мячий Ключ. Что и говорить, название у него приметное, хотя в округе не найдешь и маленького родничка. Откуда же тогда оно?
Совхозный конюх, с которым мы сообща пытались оседлать норовистую здешнюю топонимику, только руками развел: «Видно, перевелись тут гремячие ключи. Зато завелись музыкальные. Можно теперь и село по-другому называть: Скрипичный Ключ».
В подтверждение его слов на соседней улице, заглушая упрямые крики петухов, запели трубы.
У свежей поленницы на только что напиленных березовых чурбачках расселись юные музыканты, собравшиеся на репетицию из окрестных деревень. Стали подходить искушенные слушатели: уже известный нам совхозный конюх, деревенская ребятня с велосипедами и самокатами; покуривая папироску, присел на траву весь израненный на прошедшей войне пенсионер дядя Гриша; прибежал всеобщий любимец кудлатый пес Тимофей.
Ребята вглядывались в разложенные на земле тетрадки, боясь пропустить какую-нибудь ноту. Ошибиться действительно было никак нельзя, потому что руководитель оркестра Семен Андреевич Панюшин очень уж не любит, когда фальшивят.
...Доморощенными музыкантами на селе не удивишь, поэтому, когда пятиклассник Сеня Панюшин попросил отца купить ему гармонь, ее купили, нисколько не сомневаясь, что инструмент нужен так, «для баловства». Но, освоив гармошку и успешно сыграв на ней не на одной деревенской свадьбе, Семен попросил баян, на котором уже играл не на слух, а по нотам — дело для деревни Степановки небывалое. Девчата не отходили от панюшинского дома, ребята завидовали, а те, кто постарше, приглашали Семена «с музыкой» на свои праздники. И даже когда в соседнем селе Гремячий Ключ появился первый патефон с тремя трофейными пластинками, то и он не смог составить Панюшину конкуренцию. И когда шли не к патефону, а к Семену, объясняли так: «У него ж репертуар!»
Сейчас Семен Андреевич признает, что репертуар был тогда уж и не ахти какой, но в тяжелые послевоенные годы так была велика тяга к живой музыке и человеческому таланту, что баяниста брали нарасхват. Особенно уважали его солдатки, вдовые: тосковать под баян было легче...
Была у Семена Панюшина и еще одна страсть — математика. После школы он подал заявление в заочный политехнический. Закончил его и вместе с дипломом инженера-строителя получил направление в Пермскую область. Карьера строителя для Панюшина скоро закончилась, так и не успев начаться: пригласили в аспирантуру. Но и с ней ничего путного не вышло — не то... Долго искал Семен Андреевич свое дело, пока не понял, что оно было совсем рядом. Он стал воспитателем музыки в Азеевском детском доме. Нет, я не ошибся, именно так была означена в штатном расписании его должность. Хотя думаю, что ошибка здесь все-таки была. Надо бы, пожалуй, по-другому: воспитатель музыкой.
В соседнем с Гремячим Ключом большом татарском селе Азееве детский дом открыли несколько лет спустя после войны. В крытых брезентом машинах привезли однажды около сотни ребятишек. На них, одинаково одетых, стриженых, высыпало смотреть все село. Были и любопытные, но больше — сочувствующих. Совали детдомовцам помидоры и вареные картофелины, куски редкого тогда белого хлеба: «Худые какие, оголодали...»
Вечером Семен Андреевич пришел в детский дом с баяном. Его окружила соскучившаяся по всему человеческому ребятня и долго не отпускала, заказывая то «Землянку», то «Синий платочек», то «Катюшу».
Так Панюшин стал преподавать в детдоме музыку. Он тогда уже «самоходом» выучился играть на многих инструментах. Но оказалось, что играть самому и учить других —вещи разные. С его уроков поначалу сбегали, как давали тягу и из детдома. Привезут мальца, а он побудет день-два — ив побег. Ищи его тогда по всей Мещере. Измотавшийся вконец директор смотрел на Пашошина как на последнюю надежду: «Увлеки, Андреич. Как хочешь, а увлеки...»
И Панюшин увлекал. Вечерами он садился на скамеечку у теплой чугунной печки и играл на баяне своего любимого Баха. Он и сейчас каждому деревенскому мальчишке, пришедшему к нему в музыкальную школу, первым делом играет бессмертные фуги, чтобы, как он говорит, сразу дать почувствовать, какая сила таится в звуке. Но тогда у него не было такого великолепного аккордеонированного баяна. Был старенький, с пожелтевшими кнопочками и заплатанными мехами инструмент. Под треск березовых дров в печи Панюшин мужественно брал нелегкие аккорды, поражая детдомовцев неведомой, неземной музыкой.
Бах все-таки выручил. Ребята убегать перестали, и Семен Андреевич решил организовать свой духовой оркестр. В него записалась половина детдома. Желающих было еще больше, но на всех не хватало инструментов.