Мастерить бочки учили лет с тринадцати. Работу давали по силам, зато спрашивали строго. До поры до времени считались и с неумением, и с робостью, а вот небрежения не терпели.
На всю жизнь запомнил Александр Андреевич ту дедовскую науку...
Как же делали и делают бочки сейчас? Фроликов долго и обстоятельно рассказывал нам о своем ремесле. И вот что я из всего этого запомнил. Во-первых, надо с умом выбрать дерево. Чтобы бочка получилась отменной, следует учесть диаметр ствола, направление волокон, поэтому дерево находят прямослойное, невитое. Распиленную древесину колют на секторы (гнатины), а потом уже за дело принимается пила, из-под которой выходят плоские прямоугольные дощечки длиной от метра и более — клепка. Ее сушат, а потом с помощью наструга — инструмента, похожего на скобу,— придаЮт выпукло-вогнутую форму, обстругивая с двух cio-рон, делая, как говорят мастера, строжку. Тщательно
обрабатывают кромки — следует получить бруски, симметрично и равномерно сужающиеся от середины к концам.
Наступает самый ответственный момент. Клепку собирают на специальном стенде, закрепив сборным обручем один из торцов будущей бочки. Противоположные концы при этом расходятся веером. «Сложить» его непросто. Дерево хорошенько пропаривают. Пока клепка податлива, ее закрепляют головным рабочим кольцом. Затем прорезается утор — паз для дна. Когда донья вставлены, обручи уже постоянные, крепко охватывают бочку. Теперь чем сильнее будет распирать содержимое бочку, тем крепче сдавят ее обручи.
Отработанная веками, эта технология веками и сохранялась, дожив практически без изменений до наших дней. На производстве (представьте себе, есть у нас и настоящие бондарные цехи!) многие операции выполняют теперь полуавтоматы. В одном таком цехе, в поселке Гусь-Железный, где делают бочки тысячами, работал в свое время и Фроликов. Только не понравилось ему там: труд однообразный. Один клепку обрабатывает, другой уторные пазы прорезает, третий надевает обручи... Не видно при такой работе мастера. Выйдешь на двор — сотни бочек в штабелях сохнут. Какая твоя?
Я знал другого бондаря — Илью Петровича Смирнова из мещерской деревни Филино. Стоило тому привезти свои бочки и кадки на клепиковский базар — покупатели выстраивались в очередь. И все потому, что мастер он был отменный — его бочки не пропускали рассола, не портили вкуса снеди и не рассыхались.
Фроликов любит работу разнокалиберную — от пирожницы, объемом в каких-нибудь полведра, до чана водонапорной башни высотой шесть метров, какой они делали с отцом для Елатомского молокозавода. Местные бондари брали заказы на десятиведерные кардель-ки под сало, тридцатипудовые ужемки под рыбу, бочку-лагун, в которой можно было хранить сорок пудов зерна. Пахталки, квашонки, кадки, ушаты — сколько их переделал за свою жизнь Фроликов! А заказов меньше не становится. В эмалированном тазу огурцы не засолишь, вот и идут люди за бочкой.
Как-то приходила старая учительница, просила сделать кадку под огурцы. Фроликовские «компаньоны» ей: давай, дескать, попроще сделаем, из сосны, а чтобы смолой не пахло, вставим полиэтиленовый мешок. Александр Андреевич услышал разговор и давай стыдить халтурщиков. Не будет в огурцах, засоленных в такой бочке, ни доброго вкуса, ни божественного хруста. Сам взялся и сделал учительнице кадку, до конца жизни теперь хватит...
К бондарному ремеслу прибиваются люди разные: есть и мастера, что называется, от бога, и горемыки, которым больше некуда податься. Бывает, приходят любопытствующие.
Несколько лет назад в ученики к бондарной артели прикрепили двадцатилетнего Сашу Голубева. Он окончил строительное ПТУ и попросился в лесохимучасток к бондарям. Парень, по словам Фроликова, оказался светлый. Был трудолюбив и любознателен. Но в конторе отнеслись к нему как-то недоверчиво. Это недоверие и заставило Сашку уйти из мастерской. Стал он шофером, возил на автобусе елатомских в Касимов. В один из рейсов случилась беда: машина внезапно загорелась. Из пылающего автобуса Саша вывел всех пассажиров до единого. Но сам себя не уберег.
Его похоронили недалеко от бондарной мастерской, на старом кладбище...
Когда мы познакомились с Фроликовым, он не раз ронял в разговоре: «Бывало, рос в ремесле, теперь топчусь на месте, а спрос на жизнь у меня, друг, высокий». Лишь много позже я понял, что так он хотел обозначить некую точку в своей судьбе, когда руки надолго обгоняют голову, а душа требует новой пищи.
Он занялся шахматами, но остановился где-то на полдороге: этюды и эндшпили мало что прибавляли к его представлениям о мире.