Если хотите, слава мещерских умельцев пошла еще с тех незапамятных времен. Здешние гончары вручную, без всякого гончарного круга, лепили прекрасные глиняные сосуды с длинным туловом и округлым, как у ваньки-встаньки, днищем. В них хорошо сохранялась пища, а в тех, что поменьше, готовили обед. Все сосуды, как правило, украшались сложным геометрическим орнаментом, который наносили специальными костяными штампами.
Конечно, в этом лесном краю не могли не появиться и деревянных дел мастера. Они ладили луки и древки стрел, ковши для питья и берестяные туеса, сумки и поплавки. Сейчас остается только удивляться, что вся эта разнообразная «продукция» изготовлялась лишь с помощью каменных тесел, долот да скребков. Правда, были еще каменные топоры, но, глядя на них уже позже в музее, маленькие, даже изящные, я, признаться, плохо мог себе представить их в настоящей работе.
Оказалось, что и знаменитые мещерские лодки-долбленки, прародительницы той, на которой мы переправились на Черную Гору, ведут свою историю из неолитического далека. Древние мастера, вооружившись кремневыми долотами и теслами, делали такие лодки из цельного ствола дуба длиной до шести метров. Хрупкое и на вид неустойчивое суденышко на деле служило исправно, легко проходя в самых недоступных местах, выручая охотника и рыболова. Предполагают также, что на лодках-долбленках отправлялись люди в достаточно долгие путешествия — по Пре в Оку. Там, на высоком речном берегу, они добывали свой «камень века» кремень.
Большим мастерством отличались местные племена в обработке кости. Чего только не делал из нее древний мастер: гарпун, кинжал, рыболовный крючок, не лишенный художественного вкуса амулет, гребень, вязальный крючок и даже... флейту. Ее ностальгический голос хорошо был знаком древнему человеку, жившему суровой жизнью среди тихой природы, располагавшей к созерцанию. Одна из трех флейт, найденных на Черной Горе, сделана ив плечевой кости гуся и покрыта тонким нарезным орнаментом, который напоминает ствол березы.
Прошли века, тысячелетия, и в непроходимых мещерских лесах мы встречаем уже иные племена — финские. Вот что пишет о них Н. М. Карамзин в своей знаменитой «Истории государства Российского» : «От моря Балтийского до Ледовитого, от глубины Европейского Севера на восток до Сибири, до Урала и Волги, разсея-лись многочисленные племена финнов. Не знаем, когда они в России поселились, но не знаем также никого старобытнее их в северных и восточных ее климатах. Сей народ, древний и многочисленный, занимавший и занимающий такое великое пространство в Европе и Азии, не имел историка, ибо никогда не славился победами, не отнимал чужих земель, но всегда уступал
свои...»
Среди этих племен древние документы называют нам и мордву, и весь, и мерю, и мурому, и загадочную мещеру. Ученые до сих пор спорят о том, дало ли племя свое имя краю или, наоборот, Мещера окрестила целый народ. Ясно лишь одно, и в этом мнения сходятся, что давным-давно древними жителями Мещеры были финские племена. Это они дали озерам, рекам и урочищам свои певучие имена, о скрытом смысле которых мы сейчас можем только догадываться. Вот лишь некоторые «переводы», сделанные с помощью ныне живущих мордовского и марийского языков: Пекселы — «большой вяз», Салаур — «воровской лес», Ушмар — «умный мари», Ерахтур — «теплый яр», Нинур — «лыковая поляна».
Мещера — самое загадочное мещерское племя —селилась в междуречье рек Пры и Гуся, в местах и ныне малодоступных, покрытых лесами и мшарами, жила особняком, потому история и не сохранила о ней почти никаких сведений. Ранние летописи не содержат даже упоминания ее имени. Уже в поздних редакциях, относящихся к XV веку, после того, как в официальных документах начинают появляться указания на мещерские городки и Мещерскую область, слово «мещера» задним числом вставляется в старый текст «Повести временных лет» как название племени.
Римский историк Тацит писал в I веке нашей эры об образе жизни финских племен, населявших Мещерский край: «У них нет ни оружия, ни лошадей, ни домов, пища у них — трава, одежда — кожи, ложе— земля, вся надежда у них — в стрелах, которые по недостатку железа заостряются костями: охота питает мужей и жен. Детям нет другого убежища от зверей и непогоды кроме шатров, кое-как сплетенных из древесных ветвей: сюда возвращаются с охоты молодые, здесь отдыхают старики. Но вести такой образ жизни они считают блаженнее, чем трудиться на поле, чем строить дома, с надеждою и страхом смотреть на свои и чужие имущества. Безопасные от людей, безопасные от врагов, они достигли самого трудного — отсутствия желаний».
Чздь не ведала иного бога, чем природа, поэтому поклонялась священным озерам и дубравам, камням и родникам. Она не воздвигала грандиозных храмов, довольствуясь малым.