На одиноко стоящей в воде березе мы увидели наскоро сооруженное гнездо. Когда подплыли поближе, то разглядели торчащий из него птичий хвост.
— Это ворона,— махнул рукой Данила Кузьмич,— разбойница, каких свет не видывал. Сколько она гнезд разоряет! Достается от нее и уткам, и дроздам, и куликам. Даже птенцами может поживиться...
Такая нелестная характеристика не помешала, однако, леснику вместе с научными сотрудниками заповедника внимательно осмотреть гнездо, измерить насиживаемые яйца. Воронье яйцо я увидел впервые и поразился его красоте: довольно крупное, оно было точно из малахита сделано.
Нас высадили у кордона Ерус. Наш путь лежал дальше, на Кочемары. Шли по жухлой прошлогодней траве, обходя маленькие бочажки, в которых стояла прозрачная талая вода. Изредка попадались и плешины просевшего снега, видно, не добралось еще до него весеннее тепло.
Данила Кузьмич шел ходко, легко переставляя длинные ноги и делая отмашку правой рукой. Левая была занята холщовым мешком с кое-какими припасами. Заметив на тропинке робкое пятнышко цветов мать-и-мачехи, лесник обогнул его, чтобы ненароком не затоптать.
— Не увидишь, как уймется паводок, вовсю пойдет первоцвет,-— надо будет ульи из омшаников выставлять. У меня на кордоне пасека. Подсобное хозяйство. Ульев немного, а медку на всю зиму хватает. Там грибков подсушу, ягод. Лес — он только ленивого не покормит...
Среди кочек Данила Кузьмич успел разглядеть свернувшуюся клубком змею. Она грелась на солнцепеке. Изысканный тонкий узор тянулся вдоль спины. Архипов достал клеенчатую книжку и что-то в нее записал, вероятно, отметил для памяти первую встречу с гадюкой. Позже эта запись, как и другие подобные, перекочует в журналы наблюдений за природой, которые ведут в заповеднике.
Данила Кузьмич никак не походил на того сказочного старичка-лесовичка, образ которого рисуется нам при одном упоминании о леснике. Широкий з кости, с большими крепкими руками, крупной головой, он больше подходил для роли какого-нибудь мастерового. Да он, в сущности, свою работу в лесу и рассматривал под прицелом несуетной деловитости. Почти на каждом шагу делая для нас открытия за открытиями, он неторопливо укладывал свои наблюдения над лесом, его обитателями в объемистую записную книжку. В такие минуты он был похож на въедливого завхоза, проводящего годовую инвентаризацию. Глаз его не пропускал никакой мелочи, придирчиво переходя, к примеру, с упавшего дерева на какую-нибудь неприметную кочку: а не пропало ли чего?
Лесник снова зашагал по тропе, продолжая рассуждать о волновавшем всю его долгую жизнь предмете: — Я иногда думаю, что лес — живое существо. Ну, как мы с вами. Ведь он все может: рождается, живет и умирает. Лес — он надежней любого друга. Разве выдержал бы я без него, когда умерла моя Ефросинья Сергеевна? Ни за что. Он один мне дал силы, вразумил и направил. Раз, правда, было — возгордился, думал, без леса обойдусь. Поехал в дом отдыха в Сочи. Покрутился там неделю, походил из угла в угол — такая тоска меня взяла! Плюнул на даровую путевку, уехал. С тех пор из лесу ни шагу. Все отпуска тут, на кордоне. И умру если и не тут, то у себя дома, в Кочемарах — в ногах у леса...
Пройдя молодой сосняк, мы вышли к березовому островку, имевшему в поперечнике с полсотни шагов. Он приветливо светлел, тихо благословляя весну.
Лесник поправил форменную фуражку и лукаво нам подмигнул:
— Отгадайте-ка, ребятки, загадку. Стоит дерево, цветом зелено. В том дереве четыре угодья: первое — больным на здоровье, второе — от тьмы свет, третье — дряхлым пеленанье, а четвертое — людям колодец? Что, не угадать? Тогда помогу. Береза это. Паримся в бане березовым веником, встарь еще освещали избу березовой лучиной. Разобьется горшок, станет дряхлым, его спеленают берестой. Березовый сок мы до сей поры пьем. Да что там береза! Весь наш мещерский лес что святой колодец. Всякий жаждущий да напьется. Спаси его и сохрани...
«Спаси и сохрани...» Полтора года спустя я вспомнил эти слова Данилы Кузьмича, когда вместе с рязанскими лесоводами встречал в Криуше ученых — лесоводов Финляндии, интересовавшихся проблемами осушения лесных земель.
Осень только-только началась. Стояли теплые дни, и зелень березовых рощ, чувствительная к перемене сезона, еще хранила верность лету. От дирекции лесокомбината на новеньком «рафике» по сухой песчаной дороге мы отправились вместе с гостями в ближний, еще не заматеревший сосняк, где лет десять назад провели осушение.
Иностранных специалистов, уже изрядно полазивших по нашим северным, сходным с финскими, лесам, интересовало, как мы бережем и умножаем лесные богатства Мещеры — края для них малознаемого.