Наверное, поэтому мы не сразу сообразили, что вышли к жилью. Открывшуюся нам среди чахлых берез избушку домом можно было назвать лишь с натяжкой. Она вросла в землю по окна. Крыша затекла зеленым мхом. Подопрели и продырявились в нескольких местах ступени ветхого крыльца.
Возле избушки стоял похожий на лешего дед. Застиранная рубаха, темные штаны, заправленные в высокие сапоги, белая густая борода. Узнав, в какой мы переплет попали, он нас успокоил:
— Ничего, наши места светлые. Поплутать — этоможно, а насовсем потеряться мудрено. До Уречногодорога недалекая, заходите в гости к деду Матвею...
В избушке стояли стол, две лавки, что-то похожее на комод и металлическая кровать. Стол был чисто выскоблен ножом. На краю россыпью лежали мелкие ягоды брусники. Дед Матвей без жалости смахнул их рукой на пол.
Мы удивились: за что ж так уважаемую ягоду?
— Да разве это ягода! — вознегодовал дед.— Просо. Вот раньше я брусницу на болоте брал — с вишню. В кулаке боле десятка не схоронишь. А черника да клюква — яблок райских не сули. Народ на болоте кормился, медведь жировать приходил. Всем за глаза хватало. Клюквицу в бочку с. водой определишь — и до весны удовольствие...
— А что ж сейчас, дедушка, перевелась ягода?
— Какая ж тут клюквица, когда на нее бульдозер пошел. Канавы копают почем зря. Милирация...
Дед говорил о мелиорации недоверчиво, как о неведомом плоде, вдруг созревшем на привычной огородной грядке. Может быть, кое-где в Мещере об этом действительно доселе не слыхали, но крестьяне русского Севера с мелиорацией знались давно. На первой Все-Союзной сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке, открывшейся в Москве 19 августа 1923 года, крестьянин И. Никулин из деревни Милю-тино Петроградской губернии показывал свой метод дренирования почвы. В небольшой заметке «Золото под кочкой» газета «Правда» писала тогда: «Без господнего благословения, без всяких нивелировок, без техники и инструмента — один провел 184 сажени (около 400 метров.— В. П.) простого жердевого дренажа на своих десятинах... Доходность никулинской десятины до осушки была 5 пудов, после осушки стала 53, в одиннадцать раз больше. Сорок восемь лишних пудов ржи, это 40 золотых рублей. Так мужик Никулин действительно под кочками золото нашел».
Что и говорить, заманчиво было найти «золото» и в мещерских мшарах.
Бывает, что богатая земля оказывается бедна природой. С Мещерой вышло наоборот. Ее красивая земля чрезвычайно скудна и от века не давала никакой надежды на щедрые урожаи. Но надежда появилась, когда в обиход мещеряка стало входить слово «мелиорация». Правда, улучшение земель здесь пытались проводить давно, еще в прошлом веке, но лишь в последнее десятилетие мелиорация набрала такую силу, с которой пришлось считаться и людям и природе.
Край вступил в неведомую ему деятельную полосу жизни, которая давала долгожданные дороги и животноводческие комплексы, обновляла поселки, крепкой ниткой сшивала лоскутное одеяло полей. За короткий срок в рязанской Мещере была осушена огромная площадь — 50 тысяч гектаров земли. В совхозе «Макеевский» зерновые начали давать на круг по 40 центнеров с гектара, овощи — по 250—300. Играючи собирали по три укоса трав там, где недавно еще были непроходимые болота. Были все основания надеяться, что сельское хозяйство мещерских колхозов и совхозов встанет наконец на ноги.
Так и вышло в тех хозяйствах, где к мелиорации отнеслись с должным бережением, ответственно. Ведь дело это непростое, тонкое, требующее и высокой культуры земледелия, и навыка, и аккуратности. Тут надо не только поле готовить для земледельца, но и земледельца для поля, чтобы знал он свою землю, верил в нее, как верит какой-нибудь крестьянин на черноземах. Вопрос этот для Мещеры не праздный, из ряда наиважнейших, потому что местный житель привык с давних пор относиться к своей пашне с недоверием: а прокормит ли, не подведет ли в трудный год? Мещеряк всегда искал доходы на стороне, опирался на ремесло, которое, конечно, здорово его выручало, не подчиняясь капризам природы.